Петр Бекетов (1775–1845)
О детстве и юности Петра Бекетова сведений не сохр. Сведения о местах прохождении им службы тоже неизвестны, но известно, что в 1796 г., в 24 года, Петр был обер-провиантмейстером (обер – старший; лицо, ответственное за обеспечение военных провиантом). В 1796 г. состоялся раздел имения, оставшегося после отца Петра Бекетова, между его вдовой Ириной и детьми. Владелицей села Зюзина была как раз Ирина, и это село не входило в состав делимого имущества. Петру в результате отошло неск. маленьких деревень в Костромском и Симбирском наместничествах + деньги от стоимости московского дома, доставшегося при разделе Ивану. После смерти в 1796 Екатерины II на престол вступил ее сын Павел, который увлекался историей рыцарства и воинскими подвигами. Его идеалами были рыцарские добродетели: мужество, великодушие, защита слабых и обиженных. Поэтому орден рыцарей-госпитальеров Св. Иоанна Иерусалимского – Мальтийский – снискал его особое расположение. По вступлении на престол император Павел принялся за укрепление ордена, принял посольство от Великого магистра ордена и после аудиенции объявил о намерении учредить российское приорство. Со временем он хотел создать в России рыцарское сословие, наподобие того, какое существовало некогда в Западной Европе. А когда Наполеон занял Мальту и французские революционные власти объявили орден распущенным, рыцари, собравшиеся в Петербурге 15 августа 1798, признали прежнего Великого магистра недостойным носить этот титул и постановили просить Павла о принятии им звания Великого магистра всего ордена. Павел согласился принять этот сан и принялся за организацию ордена в России, издав для этого ряд указов. Для российских дворян, кавалеров ордена, были созданы 98 государственных командорств Великого Российского православного приорства, в котором Великим приором являлся цесаревич Александр. А с теми, кто пожелал учредить личное командорство, были заключены договора о родовом командорстве. Имение, потребное для учреждения родового командорства, должно было приносить не меньше 3 000 р. дохода, с которого в казну ордена ежегодно платилось по 10% пошлины. Родовые командорства были наследственными; вместе с правом владеть родовым командорством к наследнику учредителя переходило и право носить командорский крест и соответствующий мундир. К 1799 г. ок. 30 дворян заключили соглашения об учреждении родовых командорств. Среди них был и обер-провиантмейстер Петр Бекетов, который с тех пор стал командором. Он был известен как благотворитель бедных: из своих имений он отпустил в свободные хлебопашцы 6000 крестьян, и ок. 6000 определил тоже в вольные, с условием, чтобы они платили небольшую сумму на богоугодные заведения. Командор Петр Бекетов в 1823 написал письмо государю Александру I, недавнему Великому приору Великого Российского православного приорства, где объяснял, что отпуск крестьян на волю есть его молитва к Богу за род Бекетовых. Представить прошение государю он поручил своему другу Сергею Глинке. Был при этом также камергер и командор князь Александр Голицын, знакомый с Бекетовым. Голицын до 1805 г. владел соседним с Зюзином селом Троицким-Черемушками, на землях которого с 1798 находился загородный дом матери Петра Бекетова, который она впоследствии передала его брату Ивану. Князь стал командором одного из 98 государственных командорств и поддержал Петра Бекетова при учреждении его родового командорства. Александр I сказал: «Я тебе верю, успокой Бекетова, что над ним никогда опеки не будет». Александр I в течение двух лет после кончины Павла I в 1801 являлся протектором ордена, но потом сложил с себя это звание и ограничил деятельность ордена. Католическую ветвь ордена он постепенно вытеснил за переделы Российской империи, а средства ордена взял в казну. За православным приорством в России сохранялась роль исторически-ритуальная, ордену отдавалась дань уважения, правила его устройства не нарушались. Никто из самодержцев российских не помышлял об уничтожении или роспуске ордена. Когда после революции 1917 наследники командоров и кавалеров ордена оказались в изгнании, они постарались объединиться, чтобы сберечь для будущих поколений идею христианского рыцарства. В 1928 в Париже собирался Союз потомков родовых командоров, чтобы упорядочить свои дела. В 1970-х деятельность Союза переместилась из Европы в США. Фамилия Бекетова в 1914 имелась в орденских архивах, однако среди основателей парижского союза Бекетовых не оказалось. Петр Бекетов был холост, и командорство никто из родни не наследовал. Отец его, заботившийся о воспитании старших и отпустивший их на службу в Петербург, не хотел учить младшего сына Петра, говоря, что от тех никакой нет подпоры в старости, что им, как ученым, с ним скучно, оттого и живут далеко, а этого сына он готовит на утешение своей старости. Взяли женщину, поучили его немножко по-французски, тем и кончилось. Потом записали его в гвардию и перевели с чином в провиантскую комиссию, где он ничего не делал. Тут он присватался к дочери Кутузова (потом князя Смоленского). Кутузов выпросил ему камергерство, что давало тогда генеральство. Но открыли, что он глуп и ревнив, и отказали. Дочь вышла после за Хитрова, а он, никогда не служа, вышел в действительные камергеры, то есть по-нынешнему в действительные статские советники. Он строил, не имея понятия об архитектуре, имел инструментальную, вокальную и роговую музыку, был человек очень добрый, раздавал много денежных награждений и пенсий. Впрочем, и умница Платон, служа еще в гвардии, тоже разорился, наделав долгов, которые отец отказался оплачивать, и только после его смерти Ирина заплатила долги пасынка – более 100 000 руб. Когда после кончины Ирины Бекетовой ее наследство должны были разделить между собой два ее сына – статский советник и кавалер Иван и действительный камергер и командор Петр, – полюбовно они не договорились. Петр обратился к посредникам, недовольный бездействием брата: «После шести недель следовало бы приступить к разбирательству бумаг и к дележу, но вместо этого брат прислал мне при письме сведение о недвижимом имении, а о движимом я от него извещен не был. Не знаю, сколько денег по вложениям долгу в товаре, меди, железа и пр. И посему прошу войти в разбирательство между мной с братом моим и разделить нас на основании законов». Посредники поручили Ивану составить перечень 2-х частей имения, разделив его поровну, а Петру предоставлялось право выбрать любую из этих частей. Петр выбрал вторую часть, в которой главным был: «Завод Богоявленский медный, со всеми к нему принадлежащими деревнями и землями, также и всеми рудниками, крестьян при заводах и деревнях по последней ревизии – 1201. Кроме завода, в эту часть входили еще селения, среди которых были село Борисовское и Зюзино, и деревня Изютина. Приписанные к селу Борисовскому 52 дворовых человека были разделены между братьями пополам и перечислены поименно в первой и 2-й частях. Иван после раздела вывез доставшихся ему дворовых людей в свои владения. По приговору господ медиаторов, утвердивших раздел наследства между двумя братьями, Петр Бекетов стал владельцем села Борисовского и деревни Изютино. Полотняная фабрика, которая работала тогда при селе Борисовском, досталась Петру, а суконная при селе Лаишевке – Ивану. Последнему отошли и 2 железных завода, и каменный дом матери в Москве на Пречистенке. Половину стоимости дома – 80 000 руб. – Петр получил ассигнациями. Судьи-медиаторы в 1824 г. утвердили и раздельный акт движимого имущества, однако этот раздел затянулся надолго. Петр, не согласный с действиями брата Ивана, подал прошение в Московский уездный суд. Но Иван винил в затягивании раздела Петра и в поданном от себя сведении в суд объяснил, что он, со своей стороны, не только не имеет выгоды медлить с окончанием раздела движимого имения потому, что от неокончания оного и находящаяся в конторе сумма в 90 000 руб. не приносит ему пользы, из числа же этой неразделенной суммы означенному брату его Петру Бекетову не принадлежит ни полушки потому, что он пожертвовал ими в пользу петербургских жителей, потерпевших от наводнения. Можно сказать, старший брат недвусмысленно заявил, что младшему не на что претендовать при этом разделе. Иван умел находить общий язык с властями, а рассерженный на брата Петр не хотел идти с ним на мировую. И департамент отметил эту внешнюю покладистость старшего и неуступчивость младшего, из-за которой так затянулся раздел: «Означенный раздельный акт хоть сим департаментом и утвержден, и статский советник Иван Бекетов и заявлял всегда готовность к выполнению оного, но брат его, действительный камергер Петр Бекетов, ни к отчету по домовой конторе, ни к разделу движимого имения не приступил, и через то дом брата своего оставил занятым тем имением и дворовыми людьми, ему принадлежащими, отчего владелец этого дома ни сам его заместить, ни отдать внаем не мог, лишен быв от того хозяйственных выгод, а сверх этих убытков и дворовые люди долженствующие сдать наследникам имение и получить отпускные, по несдаче оных им оставались на том же жалованье и содержании, какое они получали от бывш. помещицы своей, почему вынужден был сам департамент сей привести все оное имение для раздела в ясность. А указом 1786 года повелено буде в котором роде или семье окажутся столь развращенные нравы, что по ябеде и неспокойству участвующих в двухгодичный срок дележа окончить не могут, тогда на все имение наложить запрещение и взять дворянское в призрение Дворянской Опеки, а мещанское в призрение Городового сиротского суда и от оных определить опекунов». После кончины Александра I в 1825 Петра Бекетова некому было защитить от стремления родных учредить над ним опеку, и в 1827 г. над движимым имением Петра было учреждено опекунство. Опекун коллежский асессор Тверитинов провел оценку движимого имущества и разделил его поровну; часть, приходящуюся Петру, перевез в его дом и, поместив в особую комнату, опечатал ее печатями. А так как обгоревший в пожаре московский дом Бекетова на Тверской потребовалось приводить в порядок, и на Богоявленском медеплавильном заводе тоже дело встало, то Дворянская опека в 1827 учредила опекунство и над недвижимым имуществом, т. е. над домами и селениями в разных уездах, владельцем которых являлся Петр Бекетов. Были назначены новые опекуны: чиновник 7 класса и кавалер Ермолай Волкенштейн и коллежский асессор и кавалер Василий Телепнев. Но вскоре московский военный генерал-губернатор князь Д. Голицын предложил убедить взять на себя обязанности опекунов потенциальных наследников командора Бекетова. Это были родственники, мужья его сестер: Екатерины – действительный тайный советник и кавалер Сергей Кушников, и Елены – генерал от инфантерии и кавалер Александр Балашов. Они были членами Государственного совета и проживали в Петербурге, поэтому согласились взять на себя только звание опекунов, а управление имениями поручили своим уполномоченным. Крестьяне села Зюзина и деревни Изютиной в 1830 г. были извещены становым приставом Беляевым об этом изменении в управлении имением и дали подписку, в которой были поименно перечислены, обязались новым опекунам быть в полном послушании и повиновении. Особый интерес представляет подробная опись имения, составленная в 1831: «Церковь святителей Бориса и Глеба каменная в два эт. с каменными крыльцами, кровля на оной и на крыльцах покрыта железом, которая местами проржавела, отчего происходит течь, штукатурка как внутри, так и снаружи обвалилась». (Ирине Бекетовой за 30 лет до того удалось провести ремонт ветхого храма. В первые же годы после приобретения села она хлопотала (1787) о разрешении обновить обветшавшую церковь, построенную в 1688, крышу покрыть вместо дерева железом, образа возобновить в верхнем храме, а нижний храм по-прежнему отделать и наименовать во имя Св. Троицы. В тот момент утварь из упраздненной в 1787 теплостанской Троицкой церкви находилась на сохранении в зюзинской Борисоглебской церкви, вероятно, потому, что в 1785–87 владельцем села Троицкого, что на Теплых Станах, являлся полковник Петр Афанасьевич Бекетов, жена которого Ирина приобрела в 1785 село Зюзино. Но переименовать нижнюю церковь вдове Бекетовой не дозволили. И в 1791 нижняя церковь после ремонта была освящена во имя святого князя Владимира. А в 1797 Ирина вновь хлопотала о подновлении образов в храме Бориса и Глеба, т. к. в нем по долговременной бытности местные образа пришли в ветхость); господский дом был каменный двухэт., снаружи и внутри отштукатур, крыша покрыта железом. Длиной оный дом 36 м, шириной 22 м, при коем 2 парадных каменных крыльца, каждое с 6 каменными отштукатуренными колоннами, вышиной оные колонны в два эт., в коих со второго эт. деревянные над обоими крыльцами балконы, обшиты тесом. В нижнем эт. имеется 18 комнат, в числе коих зала в оба эт., стены во всех комнатах отштукатуренные и по штукатурке обклеенные обоями, а в 5 комнатах потолки и карнизы лепные, в зале под окнами карнизы лепные, во всех комнатах полы из сосновых досок; в гостиной комнате 2 зеркала с рамами, окрашенными белой краской. Во всех комнатах нижнего эт. печей из разных обливных изразцов 9. Дверей столярной работы с резьбой 8, дверей простых столярных 16, 3 двери створчатые простые и 5 дверей простых без замков. Из нижнего эт. в верхний имеется 3 хода, у коих лестницы деревянные: одна дубовая о 24 ступенях с перилами по обеим сторонам, точеными и крашеными, 2-я о 23 ступенях простая, с одной стороны перила простые, 3-я о 25 ступенях, по обе стороны перила простые. В верхнем эт.17 комнат, отштукатуренные и по штукатурке обклеенные обоями, полы во всех комнатах дощатые, 8 голландских изразцовых печей и один камин. Дверей столярных с шпингалетами 5, дверей с медными замками и задвижками 15, простых дверей 10. Из оного эт. на чердак 2 входа, у коих деревянные лестницы: одна о 22 ступенях, 2-я – о 25 ступенях. На доме – бельведер деревянный. В бельведере 2 створчатые двери со ставнями в обвяске. Внизу дома 2 каменных подвала со сводами, в кои из 1-го эт. два входа и две двери железных. При доме по обе стороны по флигелю, оба каменные двухэт. крытые железом, которые выстроены глаголем и в глаголе полукружные, внутри и снаружи отштукатуренные, в коих по 6 приделанных пилястров. Между домом и флигелями имеются ворота на каменных столбах, между столбами – деревянный решетчатый забор. Напротив дома – английский сад, загороженный с передней стороны решетчатым в каменных столбах деревянным забором с каменными воротами, на которых имелась каменная башня с часами. В нем яблонь разных сортов 24, грушевых деревьев 2. Справа от дома – усадебный сад, тоже обнесенный каменным забором. В этом саду в открытом грунте («в воздушных садах») плодоносили 1641 яблоня разных сортов, 109 груш разных сортов, 18 гряд английского сафьянного крыжовника, 10 гряд крыжовника красного и 4 гряды гладкого, а также вишни 8 куртин, терновника 2 куртины, земляники английской 17 гряд, смородина и малина разных видов и сортов. Необычным элементом сада являлись оранжереи: виноградная деревянная, крытая железом; 2 ананасных деревянных, крытых железом; 2 сливных деревянных, крытые железом и тесом; персиковая деревянная, крыта тесом; абрикосовая каменная, крыта железом; лимонная деревянная, крыта тесом; а также огуречная теплица деревянная, крыта тесом. Здесь же находились 3 грунтовых сарая и сарай для выставочных деревьев бревенчатый, забранный в 18 каменных столбах, длиной в 18 сажен, крытый тесом, где находились в кадках и горшках сотни плодовых деревьев: персиковые, абрикосовые, сливовые, вишенные, лимонные, померанцевые, попельмозов, винных ягод, шелковиц, лавровых и даже ананасной земляники. Сразу за усадебным садом располагался скотный двор, тоже обнесенный спереди решетчатым деревянным забором, в котором имелись ворота с 4 калитками. Поперек скотного двора в одной связи каменная конюшня и каретный сарай, посреди двора спереди погреб бревенчатый в два эт., крытый железом, в нем 2 ямника, потолки в них бревенчатые, дверей 2; сверху оного погреба имеется решетчатая 4-угольная сушилка. Позади скотного двора деревянная кузница. Поблизости баня деревянная. Флигель каменный одноэт., крытый железом, потолок бревенчатый, две голландские изразцовые печи, тут находились 11 деревянных станов для тканья полотен и 2 салфеточных с переборами, инструмента: бердов с деревянными камышевыми зубцами 20, колобродов с железными веретенами 6, старых без веретен 7 – в этом флигеле, как видно, при Ирине находилась полотняная фабрика. Пять деревянных хлебных амбаров, состоявших в одной связи, крытые тесом. За скотным двором располагался полевой сад, в котором плодоносило 776 яблонь разных сортов, 11 грушевых деревьев, 10 гряд красного крыжовника, 13 гряд черной смородины и 5 – красной. Все хозяйственные строения, перечисленные в описи, находились в крайней ветхости. В той же описи были указаны все крестьянские дворы и жившие в них семьи. В селе Борисовском было 38 дворов, а в деревне Изютиной – 6. После главы семейства и перечисления всех членов семьи, с указанием возраста, были названы сведения по пяти позициям: наличный хлеб, засеянная земля, сад, скот и строения во дворе. «Хлеба в наличности не имеется» – эта фраза повторялась в каждом семействе. Земля, засеянная рожью, имелась во всех семействах, были и фруктовые сады. Так как именно с этого промысла крестьяне имели доход, позволявший им оплачивать подати, сады у всех были в хорошем состоянии. Состав возделываемых крестьянами культур идентичен: яблони, сливы, крыжовник красный и махровый, смородина красная и черная, изредка белая. Практически у всех семейств был скот: как правило, одна лошадь, одна корова, иногда подтелок и неск. кур; только в пяти семьях держали овец. Лошадь для зюзинских крестьян была острой необходимостью, так как именно им поручались перевозки в московские дома помещика Бекетова из его имений в разных уездах. Дворы практически у всех были заборчатые (только в двух дворах плетневые), крытые в большинстве соломой (только в пяти дворах – тесом). В пяти дворах – погреба, в четырех – амбары, в трех – овины. Бани были в двух дворах. У братьев Аристарха и Якова Гайдуковых была конюшня. А у Ф. Заварзина – амшаник (зимняя изба, которая летом служит кладовой. После введения опекунства Петр был лишен возможности управлять своими имениями и потому там не бывал. Вынужденный согласиться с объявлением опекунства, он, однако, пожертвовал 100 000 руб. жителям Петербурга, пострадавшим от наводнения, 200 тыс. – жителям Москвы, пострадавшим от холеры, и добился от опекунов выплаты этих денег. Постепенно он добился снятия необоснованных ограничений, а затем и ликвидации опеки (в 1832 г.): Петру было предоставлено право пользоваться всеми доходами с имения своего, какие оставаться будут от расходов, отчуждать собственность из своего владения и жить в принадлежащих ему деревнях. Прежде крестьяне села платили владельцу по 100 руб. в год. Но постепенно крестьяне стали отказываться от уплаты такой суммы, непосильной для них по крайнему их малоземелью. Хлеба и прочих продуктов собственного изделия едва хватало на 4 месяца для пропитания себя и скота, а на остальные 8 месяцев они должны были покупать для себя муку, овес и сено. Крестьяне были очень загружены работой на помещика: возкой дров из Москвы для зюзинских оранжерей и дворовых, уборкой и доставкой сена в Москву Бекетову и беспрерывными подводами для провозов по оранжерейным и другим потребностям. Следовательно, им почти нельзя было отлучаться для промыслов, а потому главным занятием оставалось обрабатывание своих садов, дающих нестабильный денежный доход. Опекуны, вникнув в положение крестьян, назначили вместо прежнего по 50 руб. и чтобы крестьяне еженедельно перевозили из Москвы в Зюзино потребное количество дров и сверх того убирали и доставляли в Москву сено, чистили господские сады, возили бы из Москвы навоз, корье и выполняли прочие потребности для оранжерей, доставляли бы подводы для проездов в Москву и обратно по господским надобностям. В 1830-х годах во владении Бекетова было ок. 300 крестьян. Все оставшиеся дворовые, приписанные к селу, не проживали в Зюзине постоянно. И Бекетов рассылал их по разным имениям. Впрочем, такой же участи подверглись и дворовые других имений. Так, по данным за 1844 г., зюзинские дворовые находились в селе Степановском Звенигородского уезда. А в селе Зюзине осталось 23 человека. Жалованье им производилось от г. Бекетова раз в три месяца, а харчевые деньги, продовольствие крупой и мукой – ежемесячно из московского яузского дома, где тогда постоянно проживал Бекетов. Жили дворовые в господских строениях. Подушные за всех дворовых людей, приписанных к селу Зюзину, платил сам Бекетов, поэтому перемещения дворовых никого не касались. Когда же Бекетов решил с такой же легкостью перетасовать между имениями и крестьян, он натолкнулся на противодействие и крестьян, и дворянского общества. В 1839 он назначил 17 крестьянских дворов на переселение в сельцо Сляднево Дмитровского уезда Московской губернии и в деревню Завидову Михайловского уезда Рязанской губернии. Переселение употреблялось как наказание, ведь у крестьян действительно отбирались дома, все их хозяйство и припасы, а в новом месте не было заготовлено ничего для устройства, а производилась только месячина, как дворовым. Кроме того, нередко при назначении к переселению разделялись семьи, а долги перечислялись на оставшихся членов семьи. Хотя нередко именно невыплаченные долги становились поводом для переселения. Чтобы принудить крестьян к переезду, Бекетов выселил их из домов, участки разделил между оставшимися крестьянами, а что осталось – обратил в барщину. На увеличившихся дворах Бекетов заставил крестьян строить новые избы. Но крестьяне часто не выезжали: неск. лет они с семействами ютились в сараях и на задворках, но село не покидали. Конечно, бывая по господским делам в разных имениях, зюзинские крестьяне знали, что другие переселяемые крестьяне из разных имений ничего на новом месте не получали. Они перестали пахать землю по приказанию помещика, который запретил им иметь какие-либо занятия и распоряжаться в выращенных ими садах, куда он поставил караул. А потом и перестали выполнять какие-либо хозяйские работы, так как средств к существованию не было и ездить с подводами стало не на что. Переселяемые крестьяне составили письмо об оставлении их на прежнем жительстве и возвращении им прежних занятий и подали его помещику. Но вместо помилования помещик в 1842 г. подал в Земский суд прошение, где сообщал, что крестьяне села Зюзина Степан Гусев, Дмитрий Заварзин, Иван Иванов и Иван Алексеев оказывают ему неповиновение, чем подстрекают к тому же и других крестьян, и он, Бекетов, вынужден просит удалить тех крестьян навсегда из имения вместе с женами и детьми. Тем временем некоторые крестьяне, назначенные к переселению в деревню Завидову, явились с прошением к предводителю дворянства Москвы и объявили, что они не могут переселиться, так как на новом месте для их обзаведения крестьянским хозяйством нет ни достаточного числа изб для размещения семей, ни хлеба, ни скота для продовольствия. Московский предводитель послал запрос михайловскому предводителю и узнал, что в Рязанской губернии случилась аналогичная история с переселением, и тамошний предводитель остановил переселение, а сам сделал соответствующий запрос о том, как быть, в Рязанскую губернию, а оттуда обратились в Правительствующий Сенат. И действительно открылось, что по распоряжению помещика Бекетова уже перевезены неск. крестьянских семейств из Московского уезда, которые, находясь совершенно без необходимых хозяйственных обзаведений, помещены в разных местах господского строения, а не водворены в дома, долженствующие быть принадлежностью их хозяйственного быта». И поля не засеяны, и избы завидовских крестьян не свободны, и не будут освобождены, так как михайловский предводитель остановил переселение, которое происходило с раздроблением семейств, что он мог бы позволить только с разрешения Правительствующего Сената. Узнав такое, московский предводитель также приостановил переселение крестьян из Зюзина в деревню Завидову до того времени, пока разрешится переселение Михайловских крестьян в здешнее имение, о чем и известил московского гражданского губернатора. А тем временем из Петербурга пришло заключение по делу о рязанском имении Бекетова: «Правительствующий Сенат согласно с заключением Министра Внутренних Дел находит, что дурное управление помещика Бекетова имением своим и частью и жестокость с крестьянами своими ясно доказаны выведенными по настоящему делу обстоятельствами, он наложил на крестьян слишком тяжелый оброк в возмещение накопившейся от сего недоимки, отобрал от них землю и отдавал оную в наймы, посылал крестьян для работ в отдаленное свое имение, не обеспечивая их продовольствием, без всякой причины воспретил достигшим уже совершеннолетнего возраста вступать в брак и, наконец, жалуясь непрестанно без всякого основания на неповиновение крестьян. Намеревался сначала их переселить в Восточную Сибирь, а впоследствии, когда получил в этом отказ, просил местного предводителя снабдить его свидетельством для ссылки более 100 чел. на поселение. Принимая все сие в соображение и вместе с тем усматривая, что все лица и местные власти единогласно удостоверяют о необходимости взять означенное имение в опекунское управление – Правительствующий Сенат согласно с мнением Министра Внутренних Дел определяет утвердить постановление о сем Рязанского Дворянства». А в 1844 г. село Борисоглебское и деревня Изютина, как и другие подмосковные имения и московские дома Бекетова, вновь поступили в опекунское управление Дворянской опеки. Опекуном стал коллежский советник Алексей Серебряков, представленный 16 августа старосте села Борисоглебского и Зюзина Тимофею Мырсову. К марту следующего года Серебряков вместе с опекуном коллежским асессором Боголеповым представили в Дворянскую опеку рапорт с описанием состояния всех имений. Они просили Опеку оставить переселяемых крестьян и вернуть переселенных на прежние места; расселить в Зюзине выселенных из их изб крестьян по новым правилам, а тем, у кого нет изб и средств, дать бревна на строительство; церковь и обветшавшие постройки помещика и священнослужителей восстановить или перестроить, а разрушающиеся деревянные строения разобрать на дрова для дворовых; для господских построек, как в Покровском, так и в Борисоглебском, срубить до 600 корней (близ села Покровского); уменьшить оброк. Трудно понять, что из этих рекомендаций успели выполнить, но господский дом, вероятно, подремонтировали. И новые дома с тех пор в селе стали строиться по новым правилам: разрешив увеличение застройки за околицу, дворы располагать в две линии вдоль дороги. Правая сторона, считая от въезда в село, была построена тесно, без соблюдения положенных между строениями расстояний. А теперь было назначено крестьянам строиться и по левой стороне. Петр вместе с двоюродной сестрой графиней Александрой Лаваль завершили наконец размежевание села Зюзина и пустоши Новоселки. При этом, наконец, были официально обмежеваны два отдельных владения и составлены отдельные планы: село Борисоглебское, Зюзино тож, камергера Петра Бекетова, а пустошь Новоселки, принадлежавшая его двоюродной сестре действительной статской советнице графине А. Лаваль. На плане видны сады вокруг села. И вдоль въездной дороги высажены деревья. Аллея начиналась от речки Котелки (прежнее название р. Котловки) и заканчивалась за пашней на церковных землях перед самой усадьбой. Этот план позволяет датировать памятник природы «Липовая аллея» именно 1807. Командор П. Бекетов был немолод – 51 год, когда получил в наследство зюзинское имение. Семьи у него не было – он жил практически один. У обоих братьев последним утешением осталась привязанность к племянникам. Иван последние годы жил в Москве и вел переписку с Дмитрием Бибиковым и его супругой Софьей, урожденной Кушниковой. Софья уже подросла, давно вышла замуж, у нее появились свои дети. Она не раз, и даже в замужестве, жила летом в селе Зюзине у бабушки Ирины. Едва не дожив до 70 лет, действительный статский советник И. Бекетов скончался, завещав имение С. Бибиковой: «Все мое имение оставляю в вечное и потомственное владение родной племяннице моей, супруге тайного советника Софье Бибиковой со всеми к тем селениям принадлежащими землями и угодьями». Заводы Иван уже продал. Бибиковой перешли дом в Москве, Серпуховской части 3-го квартала, села и деревни, а также отдельным пунктом записанная земля без людей и крестьян в Московском уезде, называемая деревня Кленкова, Колычево тож, доставшаяся мне по наследству после покойного родителя моего полковника Петра Афанасьевича Бекетова в 1796 г.». От сельца Кленина (в документах встречаются два варианта основного названия: Кленково и Кленино, а также дополнительное – «по крестьянскому званию Колычево») у Ивана, вероятно, осталась только половина, там, где находились господские строения и старый сад. А 2-я часть оказалась во владении коллежского советника Всеволода Омельянова, владельца смежного с Клениным сельца Маркова уже до 1831 г. Ведь именно в том году эти два сельца, позже получившие устное прозвание пустошь Емельяновская, были проданы Омельяновым купцу Тимофею Ларионову. Купец в 1840 г. заложил дачу, впоследствии умер, и в 1843 г. ее с торгов выкупил сенатор Егор Дурасов. Впрочем, Софья недолго владела своей частью сельца Кленина. Так как она была смежной с деревней Деревлевой Удельного ведомства, супруга генерал-лейтенанта С. Бибикова обменяла с этим ведомством 1-ю часть сельца Кленина на другую землю. Происходило это примерно в период между 1838 (когда Д. Бибиков получил генеральское звание) и 1841, когда управляющий Московской удельной конторой статский советник и кавалер Безобразов был уполномочен Удельным ведомством вместе с наследниками купца Тимофея Иванова сына Ларионова положить межу, разделяющую дачу сельца Кленина на 2 участка, чтобы оба владельца согласились развестить полюбовно по тем местам, по коим прежде происходило владение землями». Петр Бекетов пытался оспорить правомерность завещания имения мимо ближайших наследников в пользу дальнего родственника, тем более женского пола, и просил отдать все имение ему и брату его майору Платону Бекетову. Ему старался помочь Александр Писарев, муж внучки сестры матери Петра Петровича – Аграфены. (А. Писарев с 1823 по 1840 г. являлся попечителем Московского университета. Он тоже, как и два старших брата командора, был принят за свои исторические сочинения в Общество истории и древностей российских.) Но их хлопоты не увенчались успехом. В дни этих хлопот, в 1836 г., прожив 75 лет, скончался Платон Бекетов. Его похоронили на Новоспасском кладбище, там, где лежали Петр и Ирина Бекетовы. Вскоре в Петербурге умерли потенциальные наследники и недавние опекуны командора Бекетова: в 1837 – муж его младшей сестры Елены Александр Балашов, в 1839 – муж старшей сестры Екатерины Сергей Кушников, отец Софьи. Когда Дворянской опеке, вновь взявшей под опекунское управление имения командора Бекетова, понадобились в 1844 г. консультации его бывших опекунов, не было ни их самих, ни уполномоченных, которые отбыли к месту новой службы. Петр Бекетов пережил всех своих близких родственников: в 1845 70-летний командор был похоронен рядом с родными на Новоспасском кладбище. А село Зюзино и деревню Изютину в 1846 Дворянская опека передала двум новым владельцам. Это были люди следующего поколения, дети его сестер – племянница С. Бибикова, урожденная Кушникова, жена губернатора Юго-Западного края генерал-лейтенанта Д. Бибикова, и племянник подполковник А. Балашов.
О детстве и юности Петра Бекетова сведений не сохр. Сведения о местах прохождении им службы тоже неизвестны, но известно, что в 1796 г., в 24 года, Петр был обер-провиантмейстером (обер – старший; лицо, ответственное за обеспечение военных провиантом). В 1796 г. состоялся раздел имения, оставшегося после отца Петра Бекетова, между его вдовой Ириной и детьми. Владелицей села Зюзина была как раз Ирина, и это село не входило в состав делимого имущества. Петру в результате отошло неск. маленьких деревень в Костромском и Симбирском наместничествах + деньги от стоимости московского дома, доставшегося при разделе Ивану. После смерти в 1796 Екатерины II на престол вступил ее сын Павел, который увлекался историей рыцарства и воинскими подвигами. Его идеалами были рыцарские добродетели: мужество, великодушие, защита слабых и обиженных. Поэтому орден рыцарей-госпитальеров Св. Иоанна Иерусалимского – Мальтийский – снискал его особое расположение. По вступлении на престол император Павел принялся за укрепление ордена, принял посольство от Великого магистра ордена и после аудиенции объявил о намерении учредить российское приорство. Со временем он хотел создать в России рыцарское сословие, наподобие того, какое существовало некогда в Западной Европе. А когда Наполеон занял Мальту и французские революционные власти объявили орден распущенным, рыцари, собравшиеся в Петербурге 15 августа 1798, признали прежнего Великого магистра недостойным носить этот титул и постановили просить Павла о принятии им звания Великого магистра всего ордена. Павел согласился принять этот сан и принялся за организацию ордена в России, издав для этого ряд указов. Для российских дворян, кавалеров ордена, были созданы 98 государственных командорств Великого Российского православного приорства, в котором Великим приором являлся цесаревич Александр. А с теми, кто пожелал учредить личное командорство, были заключены договора о родовом командорстве. Имение, потребное для учреждения родового командорства, должно было приносить не меньше 3 000 р. дохода, с которого в казну ордена ежегодно платилось по 10% пошлины. Родовые командорства были наследственными; вместе с правом владеть родовым командорством к наследнику учредителя переходило и право носить командорский крест и соответствующий мундир. К 1799 г. ок. 30 дворян заключили соглашения об учреждении родовых командорств. Среди них был и обер-провиантмейстер Петр Бекетов, который с тех пор стал командором. Он был известен как благотворитель бедных: из своих имений он отпустил в свободные хлебопашцы 6000 крестьян, и ок. 6000 определил тоже в вольные, с условием, чтобы они платили небольшую сумму на богоугодные заведения. Командор Петр Бекетов в 1823 написал письмо государю Александру I, недавнему Великому приору Великого Российского православного приорства, где объяснял, что отпуск крестьян на волю есть его молитва к Богу за род Бекетовых. Представить прошение государю он поручил своему другу Сергею Глинке. Был при этом также камергер и командор князь Александр Голицын, знакомый с Бекетовым. Голицын до 1805 г. владел соседним с Зюзином селом Троицким-Черемушками, на землях которого с 1798 находился загородный дом матери Петра Бекетова, который она впоследствии передала его брату Ивану. Князь стал командором одного из 98 государственных командорств и поддержал Петра Бекетова при учреждении его родового командорства. Александр I сказал: «Я тебе верю, успокой Бекетова, что над ним никогда опеки не будет». Александр I в течение двух лет после кончины Павла I в 1801 являлся протектором ордена, но потом сложил с себя это звание и ограничил деятельность ордена. Католическую ветвь ордена он постепенно вытеснил за переделы Российской империи, а средства ордена взял в казну. За православным приорством в России сохранялась роль исторически-ритуальная, ордену отдавалась дань уважения, правила его устройства не нарушались. Никто из самодержцев российских не помышлял об уничтожении или роспуске ордена. Когда после революции 1917 наследники командоров и кавалеров ордена оказались в изгнании, они постарались объединиться, чтобы сберечь для будущих поколений идею христианского рыцарства. В 1928 в Париже собирался Союз потомков родовых командоров, чтобы упорядочить свои дела. В 1970-х деятельность Союза переместилась из Европы в США. Фамилия Бекетова в 1914 имелась в орденских архивах, однако среди основателей парижского союза Бекетовых не оказалось. Петр Бекетов был холост, и командорство никто из родни не наследовал. Отец его, заботившийся о воспитании старших и отпустивший их на службу в Петербург, не хотел учить младшего сына Петра, говоря, что от тех никакой нет подпоры в старости, что им, как ученым, с ним скучно, оттого и живут далеко, а этого сына он готовит на утешение своей старости. Взяли женщину, поучили его немножко по-французски, тем и кончилось. Потом записали его в гвардию и перевели с чином в провиантскую комиссию, где он ничего не делал. Тут он присватался к дочери Кутузова (потом князя Смоленского). Кутузов выпросил ему камергерство, что давало тогда генеральство. Но открыли, что он глуп и ревнив, и отказали. Дочь вышла после за Хитрова, а он, никогда не служа, вышел в действительные камергеры, то есть по-нынешнему в действительные статские советники. Он строил, не имея понятия об архитектуре, имел инструментальную, вокальную и роговую музыку, был человек очень добрый, раздавал много денежных награждений и пенсий. Впрочем, и умница Платон, служа еще в гвардии, тоже разорился, наделав долгов, которые отец отказался оплачивать, и только после его смерти Ирина заплатила долги пасынка – более 100 000 руб. Когда после кончины Ирины Бекетовой ее наследство должны были разделить между собой два ее сына – статский советник и кавалер Иван и действительный камергер и командор Петр, – полюбовно они не договорились. Петр обратился к посредникам, недовольный бездействием брата: «После шести недель следовало бы приступить к разбирательству бумаг и к дележу, но вместо этого брат прислал мне при письме сведение о недвижимом имении, а о движимом я от него извещен не был. Не знаю, сколько денег по вложениям долгу в товаре, меди, железа и пр. И посему прошу войти в разбирательство между мной с братом моим и разделить нас на основании законов». Посредники поручили Ивану составить перечень 2-х частей имения, разделив его поровну, а Петру предоставлялось право выбрать любую из этих частей. Петр выбрал вторую часть, в которой главным был: «Завод Богоявленский медный, со всеми к нему принадлежащими деревнями и землями, также и всеми рудниками, крестьян при заводах и деревнях по последней ревизии – 1201. Кроме завода, в эту часть входили еще селения, среди которых были село Борисовское и Зюзино, и деревня Изютина. Приписанные к селу Борисовскому 52 дворовых человека были разделены между братьями пополам и перечислены поименно в первой и 2-й частях. Иван после раздела вывез доставшихся ему дворовых людей в свои владения. По приговору господ медиаторов, утвердивших раздел наследства между двумя братьями, Петр Бекетов стал владельцем села Борисовского и деревни Изютино. Полотняная фабрика, которая работала тогда при селе Борисовском, досталась Петру, а суконная при селе Лаишевке – Ивану. Последнему отошли и 2 железных завода, и каменный дом матери в Москве на Пречистенке. Половину стоимости дома – 80 000 руб. – Петр получил ассигнациями. Судьи-медиаторы в 1824 г. утвердили и раздельный акт движимого имущества, однако этот раздел затянулся надолго. Петр, не согласный с действиями брата Ивана, подал прошение в Московский уездный суд. Но Иван винил в затягивании раздела Петра и в поданном от себя сведении в суд объяснил, что он, со своей стороны, не только не имеет выгоды медлить с окончанием раздела движимого имения потому, что от неокончания оного и находящаяся в конторе сумма в 90 000 руб. не приносит ему пользы, из числа же этой неразделенной суммы означенному брату его Петру Бекетову не принадлежит ни полушки потому, что он пожертвовал ими в пользу петербургских жителей, потерпевших от наводнения. Можно сказать, старший брат недвусмысленно заявил, что младшему не на что претендовать при этом разделе. Иван умел находить общий язык с властями, а рассерженный на брата Петр не хотел идти с ним на мировую. И департамент отметил эту внешнюю покладистость старшего и неуступчивость младшего, из-за которой так затянулся раздел: «Означенный раздельный акт хоть сим департаментом и утвержден, и статский советник Иван Бекетов и заявлял всегда готовность к выполнению оного, но брат его, действительный камергер Петр Бекетов, ни к отчету по домовой конторе, ни к разделу движимого имения не приступил, и через то дом брата своего оставил занятым тем имением и дворовыми людьми, ему принадлежащими, отчего владелец этого дома ни сам его заместить, ни отдать внаем не мог, лишен быв от того хозяйственных выгод, а сверх этих убытков и дворовые люди долженствующие сдать наследникам имение и получить отпускные, по несдаче оных им оставались на том же жалованье и содержании, какое они получали от бывш. помещицы своей, почему вынужден был сам департамент сей привести все оное имение для раздела в ясность. А указом 1786 года повелено буде в котором роде или семье окажутся столь развращенные нравы, что по ябеде и неспокойству участвующих в двухгодичный срок дележа окончить не могут, тогда на все имение наложить запрещение и взять дворянское в призрение Дворянской Опеки, а мещанское в призрение Городового сиротского суда и от оных определить опекунов». После кончины Александра I в 1825 Петра Бекетова некому было защитить от стремления родных учредить над ним опеку, и в 1827 г. над движимым имением Петра было учреждено опекунство. Опекун коллежский асессор Тверитинов провел оценку движимого имущества и разделил его поровну; часть, приходящуюся Петру, перевез в его дом и, поместив в особую комнату, опечатал ее печатями. А так как обгоревший в пожаре московский дом Бекетова на Тверской потребовалось приводить в порядок, и на Богоявленском медеплавильном заводе тоже дело встало, то Дворянская опека в 1827 учредила опекунство и над недвижимым имуществом, т. е. над домами и селениями в разных уездах, владельцем которых являлся Петр Бекетов. Были назначены новые опекуны: чиновник 7 класса и кавалер Ермолай Волкенштейн и коллежский асессор и кавалер Василий Телепнев. Но вскоре московский военный генерал-губернатор князь Д. Голицын предложил убедить взять на себя обязанности опекунов потенциальных наследников командора Бекетова. Это были родственники, мужья его сестер: Екатерины – действительный тайный советник и кавалер Сергей Кушников, и Елены – генерал от инфантерии и кавалер Александр Балашов. Они были членами Государственного совета и проживали в Петербурге, поэтому согласились взять на себя только звание опекунов, а управление имениями поручили своим уполномоченным. Крестьяне села Зюзина и деревни Изютиной в 1830 г. были извещены становым приставом Беляевым об этом изменении в управлении имением и дали подписку, в которой были поименно перечислены, обязались новым опекунам быть в полном послушании и повиновении. Особый интерес представляет подробная опись имения, составленная в 1831: «Церковь святителей Бориса и Глеба каменная в два эт. с каменными крыльцами, кровля на оной и на крыльцах покрыта железом, которая местами проржавела, отчего происходит течь, штукатурка как внутри, так и снаружи обвалилась». (Ирине Бекетовой за 30 лет до того удалось провести ремонт ветхого храма. В первые же годы после приобретения села она хлопотала (1787) о разрешении обновить обветшавшую церковь, построенную в 1688, крышу покрыть вместо дерева железом, образа возобновить в верхнем храме, а нижний храм по-прежнему отделать и наименовать во имя Св. Троицы. В тот момент утварь из упраздненной в 1787 теплостанской Троицкой церкви находилась на сохранении в зюзинской Борисоглебской церкви, вероятно, потому, что в 1785–87 владельцем села Троицкого, что на Теплых Станах, являлся полковник Петр Афанасьевич Бекетов, жена которого Ирина приобрела в 1785 село Зюзино. Но переименовать нижнюю церковь вдове Бекетовой не дозволили. И в 1791 нижняя церковь после ремонта была освящена во имя святого князя Владимира. А в 1797 Ирина вновь хлопотала о подновлении образов в храме Бориса и Глеба, т. к. в нем по долговременной бытности местные образа пришли в ветхость); господский дом был каменный двухэт., снаружи и внутри отштукатур, крыша покрыта железом. Длиной оный дом 36 м, шириной 22 м, при коем 2 парадных каменных крыльца, каждое с 6 каменными отштукатуренными колоннами, вышиной оные колонны в два эт., в коих со второго эт. деревянные над обоими крыльцами балконы, обшиты тесом. В нижнем эт. имеется 18 комнат, в числе коих зала в оба эт., стены во всех комнатах отштукатуренные и по штукатурке обклеенные обоями, а в 5 комнатах потолки и карнизы лепные, в зале под окнами карнизы лепные, во всех комнатах полы из сосновых досок; в гостиной комнате 2 зеркала с рамами, окрашенными белой краской. Во всех комнатах нижнего эт. печей из разных обливных изразцов 9. Дверей столярной работы с резьбой 8, дверей простых столярных 16, 3 двери створчатые простые и 5 дверей простых без замков. Из нижнего эт. в верхний имеется 3 хода, у коих лестницы деревянные: одна дубовая о 24 ступенях с перилами по обеим сторонам, точеными и крашеными, 2-я о 23 ступенях простая, с одной стороны перила простые, 3-я о 25 ступенях, по обе стороны перила простые. В верхнем эт.17 комнат, отштукатуренные и по штукатурке обклеенные обоями, полы во всех комнатах дощатые, 8 голландских изразцовых печей и один камин. Дверей столярных с шпингалетами 5, дверей с медными замками и задвижками 15, простых дверей 10. Из оного эт. на чердак 2 входа, у коих деревянные лестницы: одна о 22 ступенях, 2-я – о 25 ступенях. На доме – бельведер деревянный. В бельведере 2 створчатые двери со ставнями в обвяске. Внизу дома 2 каменных подвала со сводами, в кои из 1-го эт. два входа и две двери железных. При доме по обе стороны по флигелю, оба каменные двухэт. крытые железом, которые выстроены глаголем и в глаголе полукружные, внутри и снаружи отштукатуренные, в коих по 6 приделанных пилястров. Между домом и флигелями имеются ворота на каменных столбах, между столбами – деревянный решетчатый забор. Напротив дома – английский сад, загороженный с передней стороны решетчатым в каменных столбах деревянным забором с каменными воротами, на которых имелась каменная башня с часами. В нем яблонь разных сортов 24, грушевых деревьев 2. Справа от дома – усадебный сад, тоже обнесенный каменным забором. В этом саду в открытом грунте («в воздушных садах») плодоносили 1641 яблоня разных сортов, 109 груш разных сортов, 18 гряд английского сафьянного крыжовника, 10 гряд крыжовника красного и 4 гряды гладкого, а также вишни 8 куртин, терновника 2 куртины, земляники английской 17 гряд, смородина и малина разных видов и сортов. Необычным элементом сада являлись оранжереи: виноградная деревянная, крытая железом; 2 ананасных деревянных, крытых железом; 2 сливных деревянных, крытые железом и тесом; персиковая деревянная, крыта тесом; абрикосовая каменная, крыта железом; лимонная деревянная, крыта тесом; а также огуречная теплица деревянная, крыта тесом. Здесь же находились 3 грунтовых сарая и сарай для выставочных деревьев бревенчатый, забранный в 18 каменных столбах, длиной в 18 сажен, крытый тесом, где находились в кадках и горшках сотни плодовых деревьев: персиковые, абрикосовые, сливовые, вишенные, лимонные, померанцевые, попельмозов, винных ягод, шелковиц, лавровых и даже ананасной земляники. Сразу за усадебным садом располагался скотный двор, тоже обнесенный спереди решетчатым деревянным забором, в котором имелись ворота с 4 калитками. Поперек скотного двора в одной связи каменная конюшня и каретный сарай, посреди двора спереди погреб бревенчатый в два эт., крытый железом, в нем 2 ямника, потолки в них бревенчатые, дверей 2; сверху оного погреба имеется решетчатая 4-угольная сушилка. Позади скотного двора деревянная кузница. Поблизости баня деревянная. Флигель каменный одноэт., крытый железом, потолок бревенчатый, две голландские изразцовые печи, тут находились 11 деревянных станов для тканья полотен и 2 салфеточных с переборами, инструмента: бердов с деревянными камышевыми зубцами 20, колобродов с железными веретенами 6, старых без веретен 7 – в этом флигеле, как видно, при Ирине находилась полотняная фабрика. Пять деревянных хлебных амбаров, состоявших в одной связи, крытые тесом. За скотным двором располагался полевой сад, в котором плодоносило 776 яблонь разных сортов, 11 грушевых деревьев, 10 гряд красного крыжовника, 13 гряд черной смородины и 5 – красной. Все хозяйственные строения, перечисленные в описи, находились в крайней ветхости. В той же описи были указаны все крестьянские дворы и жившие в них семьи. В селе Борисовском было 38 дворов, а в деревне Изютиной – 6. После главы семейства и перечисления всех членов семьи, с указанием возраста, были названы сведения по пяти позициям: наличный хлеб, засеянная земля, сад, скот и строения во дворе. «Хлеба в наличности не имеется» – эта фраза повторялась в каждом семействе. Земля, засеянная рожью, имелась во всех семействах, были и фруктовые сады. Так как именно с этого промысла крестьяне имели доход, позволявший им оплачивать подати, сады у всех были в хорошем состоянии. Состав возделываемых крестьянами культур идентичен: яблони, сливы, крыжовник красный и махровый, смородина красная и черная, изредка белая. Практически у всех семейств был скот: как правило, одна лошадь, одна корова, иногда подтелок и неск. кур; только в пяти семьях держали овец. Лошадь для зюзинских крестьян была острой необходимостью, так как именно им поручались перевозки в московские дома помещика Бекетова из его имений в разных уездах. Дворы практически у всех были заборчатые (только в двух дворах плетневые), крытые в большинстве соломой (только в пяти дворах – тесом). В пяти дворах – погреба, в четырех – амбары, в трех – овины. Бани были в двух дворах. У братьев Аристарха и Якова Гайдуковых была конюшня. А у Ф. Заварзина – амшаник (зимняя изба, которая летом служит кладовой. После введения опекунства Петр был лишен возможности управлять своими имениями и потому там не бывал. Вынужденный согласиться с объявлением опекунства, он, однако, пожертвовал 100 000 руб. жителям Петербурга, пострадавшим от наводнения, 200 тыс. – жителям Москвы, пострадавшим от холеры, и добился от опекунов выплаты этих денег. Постепенно он добился снятия необоснованных ограничений, а затем и ликвидации опеки (в 1832 г.): Петру было предоставлено право пользоваться всеми доходами с имения своего, какие оставаться будут от расходов, отчуждать собственность из своего владения и жить в принадлежащих ему деревнях. Прежде крестьяне села платили владельцу по 100 руб. в год. Но постепенно крестьяне стали отказываться от уплаты такой суммы, непосильной для них по крайнему их малоземелью. Хлеба и прочих продуктов собственного изделия едва хватало на 4 месяца для пропитания себя и скота, а на остальные 8 месяцев они должны были покупать для себя муку, овес и сено. Крестьяне были очень загружены работой на помещика: возкой дров из Москвы для зюзинских оранжерей и дворовых, уборкой и доставкой сена в Москву Бекетову и беспрерывными подводами для провозов по оранжерейным и другим потребностям. Следовательно, им почти нельзя было отлучаться для промыслов, а потому главным занятием оставалось обрабатывание своих садов, дающих нестабильный денежный доход. Опекуны, вникнув в положение крестьян, назначили вместо прежнего по 50 руб. и чтобы крестьяне еженедельно перевозили из Москвы в Зюзино потребное количество дров и сверх того убирали и доставляли в Москву сено, чистили господские сады, возили бы из Москвы навоз, корье и выполняли прочие потребности для оранжерей, доставляли бы подводы для проездов в Москву и обратно по господским надобностям. В 1830-х годах во владении Бекетова было ок. 300 крестьян. Все оставшиеся дворовые, приписанные к селу, не проживали в Зюзине постоянно. И Бекетов рассылал их по разным имениям. Впрочем, такой же участи подверглись и дворовые других имений. Так, по данным за 1844 г., зюзинские дворовые находились в селе Степановском Звенигородского уезда. А в селе Зюзине осталось 23 человека. Жалованье им производилось от г. Бекетова раз в три месяца, а харчевые деньги, продовольствие крупой и мукой – ежемесячно из московского яузского дома, где тогда постоянно проживал Бекетов. Жили дворовые в господских строениях. Подушные за всех дворовых людей, приписанных к селу Зюзину, платил сам Бекетов, поэтому перемещения дворовых никого не касались. Когда же Бекетов решил с такой же легкостью перетасовать между имениями и крестьян, он натолкнулся на противодействие и крестьян, и дворянского общества. В 1839 он назначил 17 крестьянских дворов на переселение в сельцо Сляднево Дмитровского уезда Московской губернии и в деревню Завидову Михайловского уезда Рязанской губернии. Переселение употреблялось как наказание, ведь у крестьян действительно отбирались дома, все их хозяйство и припасы, а в новом месте не было заготовлено ничего для устройства, а производилась только месячина, как дворовым. Кроме того, нередко при назначении к переселению разделялись семьи, а долги перечислялись на оставшихся членов семьи. Хотя нередко именно невыплаченные долги становились поводом для переселения. Чтобы принудить крестьян к переезду, Бекетов выселил их из домов, участки разделил между оставшимися крестьянами, а что осталось – обратил в барщину. На увеличившихся дворах Бекетов заставил крестьян строить новые избы. Но крестьяне часто не выезжали: неск. лет они с семействами ютились в сараях и на задворках, но село не покидали. Конечно, бывая по господским делам в разных имениях, зюзинские крестьяне знали, что другие переселяемые крестьяне из разных имений ничего на новом месте не получали. Они перестали пахать землю по приказанию помещика, который запретил им иметь какие-либо занятия и распоряжаться в выращенных ими садах, куда он поставил караул. А потом и перестали выполнять какие-либо хозяйские работы, так как средств к существованию не было и ездить с подводами стало не на что. Переселяемые крестьяне составили письмо об оставлении их на прежнем жительстве и возвращении им прежних занятий и подали его помещику. Но вместо помилования помещик в 1842 г. подал в Земский суд прошение, где сообщал, что крестьяне села Зюзина Степан Гусев, Дмитрий Заварзин, Иван Иванов и Иван Алексеев оказывают ему неповиновение, чем подстрекают к тому же и других крестьян, и он, Бекетов, вынужден просит удалить тех крестьян навсегда из имения вместе с женами и детьми. Тем временем некоторые крестьяне, назначенные к переселению в деревню Завидову, явились с прошением к предводителю дворянства Москвы и объявили, что они не могут переселиться, так как на новом месте для их обзаведения крестьянским хозяйством нет ни достаточного числа изб для размещения семей, ни хлеба, ни скота для продовольствия. Московский предводитель послал запрос михайловскому предводителю и узнал, что в Рязанской губернии случилась аналогичная история с переселением, и тамошний предводитель остановил переселение, а сам сделал соответствующий запрос о том, как быть, в Рязанскую губернию, а оттуда обратились в Правительствующий Сенат. И действительно открылось, что по распоряжению помещика Бекетова уже перевезены неск. крестьянских семейств из Московского уезда, которые, находясь совершенно без необходимых хозяйственных обзаведений, помещены в разных местах господского строения, а не водворены в дома, долженствующие быть принадлежностью их хозяйственного быта». И поля не засеяны, и избы завидовских крестьян не свободны, и не будут освобождены, так как михайловский предводитель остановил переселение, которое происходило с раздроблением семейств, что он мог бы позволить только с разрешения Правительствующего Сената. Узнав такое, московский предводитель также приостановил переселение крестьян из Зюзина в деревню Завидову до того времени, пока разрешится переселение Михайловских крестьян в здешнее имение, о чем и известил московского гражданского губернатора. А тем временем из Петербурга пришло заключение по делу о рязанском имении Бекетова: «Правительствующий Сенат согласно с заключением Министра Внутренних Дел находит, что дурное управление помещика Бекетова имением своим и частью и жестокость с крестьянами своими ясно доказаны выведенными по настоящему делу обстоятельствами, он наложил на крестьян слишком тяжелый оброк в возмещение накопившейся от сего недоимки, отобрал от них землю и отдавал оную в наймы, посылал крестьян для работ в отдаленное свое имение, не обеспечивая их продовольствием, без всякой причины воспретил достигшим уже совершеннолетнего возраста вступать в брак и, наконец, жалуясь непрестанно без всякого основания на неповиновение крестьян. Намеревался сначала их переселить в Восточную Сибирь, а впоследствии, когда получил в этом отказ, просил местного предводителя снабдить его свидетельством для ссылки более 100 чел. на поселение. Принимая все сие в соображение и вместе с тем усматривая, что все лица и местные власти единогласно удостоверяют о необходимости взять означенное имение в опекунское управление – Правительствующий Сенат согласно с мнением Министра Внутренних Дел определяет утвердить постановление о сем Рязанского Дворянства». А в 1844 г. село Борисоглебское и деревня Изютина, как и другие подмосковные имения и московские дома Бекетова, вновь поступили в опекунское управление Дворянской опеки. Опекуном стал коллежский советник Алексей Серебряков, представленный 16 августа старосте села Борисоглебского и Зюзина Тимофею Мырсову. К марту следующего года Серебряков вместе с опекуном коллежским асессором Боголеповым представили в Дворянскую опеку рапорт с описанием состояния всех имений. Они просили Опеку оставить переселяемых крестьян и вернуть переселенных на прежние места; расселить в Зюзине выселенных из их изб крестьян по новым правилам, а тем, у кого нет изб и средств, дать бревна на строительство; церковь и обветшавшие постройки помещика и священнослужителей восстановить или перестроить, а разрушающиеся деревянные строения разобрать на дрова для дворовых; для господских построек, как в Покровском, так и в Борисоглебском, срубить до 600 корней (близ села Покровского); уменьшить оброк. Трудно понять, что из этих рекомендаций успели выполнить, но господский дом, вероятно, подремонтировали. И новые дома с тех пор в селе стали строиться по новым правилам: разрешив увеличение застройки за околицу, дворы располагать в две линии вдоль дороги. Правая сторона, считая от въезда в село, была построена тесно, без соблюдения положенных между строениями расстояний. А теперь было назначено крестьянам строиться и по левой стороне. Петр вместе с двоюродной сестрой графиней Александрой Лаваль завершили наконец размежевание села Зюзина и пустоши Новоселки. При этом, наконец, были официально обмежеваны два отдельных владения и составлены отдельные планы: село Борисоглебское, Зюзино тож, камергера Петра Бекетова, а пустошь Новоселки, принадлежавшая его двоюродной сестре действительной статской советнице графине А. Лаваль. На плане видны сады вокруг села. И вдоль въездной дороги высажены деревья. Аллея начиналась от речки Котелки (прежнее название р. Котловки) и заканчивалась за пашней на церковных землях перед самой усадьбой. Этот план позволяет датировать памятник природы «Липовая аллея» именно 1807. Командор П. Бекетов был немолод – 51 год, когда получил в наследство зюзинское имение. Семьи у него не было – он жил практически один. У обоих братьев последним утешением осталась привязанность к племянникам. Иван последние годы жил в Москве и вел переписку с Дмитрием Бибиковым и его супругой Софьей, урожденной Кушниковой. Софья уже подросла, давно вышла замуж, у нее появились свои дети. Она не раз, и даже в замужестве, жила летом в селе Зюзине у бабушки Ирины. Едва не дожив до 70 лет, действительный статский советник И. Бекетов скончался, завещав имение С. Бибиковой: «Все мое имение оставляю в вечное и потомственное владение родной племяннице моей, супруге тайного советника Софье Бибиковой со всеми к тем селениям принадлежащими землями и угодьями». Заводы Иван уже продал. Бибиковой перешли дом в Москве, Серпуховской части 3-го квартала, села и деревни, а также отдельным пунктом записанная земля без людей и крестьян в Московском уезде, называемая деревня Кленкова, Колычево тож, доставшаяся мне по наследству после покойного родителя моего полковника Петра Афанасьевича Бекетова в 1796 г.». От сельца Кленина (в документах встречаются два варианта основного названия: Кленково и Кленино, а также дополнительное – «по крестьянскому званию Колычево») у Ивана, вероятно, осталась только половина, там, где находились господские строения и старый сад. А 2-я часть оказалась во владении коллежского советника Всеволода Омельянова, владельца смежного с Клениным сельца Маркова уже до 1831 г. Ведь именно в том году эти два сельца, позже получившие устное прозвание пустошь Емельяновская, были проданы Омельяновым купцу Тимофею Ларионову. Купец в 1840 г. заложил дачу, впоследствии умер, и в 1843 г. ее с торгов выкупил сенатор Егор Дурасов. Впрочем, Софья недолго владела своей частью сельца Кленина. Так как она была смежной с деревней Деревлевой Удельного ведомства, супруга генерал-лейтенанта С. Бибикова обменяла с этим ведомством 1-ю часть сельца Кленина на другую землю. Происходило это примерно в период между 1838 (когда Д. Бибиков получил генеральское звание) и 1841, когда управляющий Московской удельной конторой статский советник и кавалер Безобразов был уполномочен Удельным ведомством вместе с наследниками купца Тимофея Иванова сына Ларионова положить межу, разделяющую дачу сельца Кленина на 2 участка, чтобы оба владельца согласились развестить полюбовно по тем местам, по коим прежде происходило владение землями». Петр Бекетов пытался оспорить правомерность завещания имения мимо ближайших наследников в пользу дальнего родственника, тем более женского пола, и просил отдать все имение ему и брату его майору Платону Бекетову. Ему старался помочь Александр Писарев, муж внучки сестры матери Петра Петровича – Аграфены. (А. Писарев с 1823 по 1840 г. являлся попечителем Московского университета. Он тоже, как и два старших брата командора, был принят за свои исторические сочинения в Общество истории и древностей российских.) Но их хлопоты не увенчались успехом. В дни этих хлопот, в 1836 г., прожив 75 лет, скончался Платон Бекетов. Его похоронили на Новоспасском кладбище, там, где лежали Петр и Ирина Бекетовы. Вскоре в Петербурге умерли потенциальные наследники и недавние опекуны командора Бекетова: в 1837 – муж его младшей сестры Елены Александр Балашов, в 1839 – муж старшей сестры Екатерины Сергей Кушников, отец Софьи. Когда Дворянской опеке, вновь взявшей под опекунское управление имения командора Бекетова, понадобились в 1844 г. консультации его бывших опекунов, не было ни их самих, ни уполномоченных, которые отбыли к месту новой службы. Петр Бекетов пережил всех своих близких родственников: в 1845 70-летний командор был похоронен рядом с родными на Новоспасском кладбище. А село Зюзино и деревню Изютину в 1846 Дворянская опека передала двум новым владельцам. Это были люди следующего поколения, дети его сестер – племянница С. Бибикова, урожденная Кушникова, жена губернатора Юго-Западного края генерал-лейтенанта Д. Бибикова, и племянник подполковник А. Балашов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий